Взрослые веретеницы линяют раз в году, и получается это у них и не по-ящеричьи, и не по-змеиному. Даже у самых коротконогих ящериц старая «кожа» сходит лоскутами, ошметками. Змеи выползают из нее, выворачивая наизнанку на всю длину. Веретеница тоже снимает поношенную одежку разом и целиком, но не выворачивает ее, а сдвигает с себя, как чулок. Поэтому сухой чех-лик-выползок как наконечник для карандаша.

Происходит это весной, примерно через месяц после пробуждения. Чешуя на ящерице взъерошивается, придавая ей вид заболевшей. Она медленно ползает, разыскивая щель потеснее между корнями, под упавшим стволом, в которую протискивается, освобождаясь от прошлогоднего одеяния. Выползает из него не голая, а в свежей чешуе, которая на спине и боках блестит, как лакированное ореховое дерево. Чешуя тонкая, но удивительно прочная: почти полгода роется веретеница в песке и земле, а осенью ее покров лишь чуть тусклее, чем был после линьки.

Веретеница вроде как даже любит тесноту. Иногда затискивается под такие отлупы коры буреломных деревьев, где, казалось бы, муравью не разбежаться. В несыпучем песке, в крупитчатом лесном черноземе она проделывает ходы-норки, раздвигая податливый грунт головой. Сила у нее немалая: сама едва толще карандаша, веретеница так может напрячь свое тело, что ее, как карандаш, можно уравновесить на лезвии ножа. В таком состоянии она производит впечатление неживого предмета.